— Вы купили ей и этот браслет?

— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.

— Краденый?

— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял. Сказал только, что хочет за него сотню. Надо было забрать его, как и ту фотографию. Послушайте, я купил его только потому, что он мне понравился. Но не самому же мне его было носить? Я подумал, что он будет неплохо смотреться на ее руке. И отдал ей. Ну, вот. И вы до сих пор считаете, что у нее был любовник?

— Думаю, да.

— Тем не менее уже не так в этом уверены, верно? Или это просто голос звучит у вас устало. Вы устали?

— Да.

— Слишком много дверей, да?.. Так чем еще, по-вашему, занимался этот ее любовник, помимо того, что дарил ей все эти несуществующие подарки?

— Заботился о ней, полагаю.

— О, черт! — буркнул он. — Но ведь и я тем же самым занимался. Что мне еще оставалось, как не заботиться об этой девушке?

Я растянулся на постели и уснул, не раздеваясь. Я стучался в слишком многие двери, говорил со слишком многими людьми. Еще надо бы повидаться с Санни Хендрикс. Я звонил ей и сказал, что зайду, а вместо этого уснул. Мне снилась кровь и женские крики, и проснулся я весь в поту и с каким-то металлическим привкусом во рту.

Принял душ, оделся. Проверил номер телефона Санни, записанный в блокноте. Спустился в вестибюль и позвонил. Никто не снял трубку.

Я испытал нечто похожее на облегчение. Взглянул на часы и отправился к Святому Павлу.

Сегодня выступал какой-то тип с тихим голосом, редеющими светло-каштановыми волосами и мальчишеской физиономией. Я принял его за банковского служащего.

Но он оказался убийцей. Он был гомосексуалистом и как-то ночью, в пьяном беспамятстве, убил своего любовника: нанес ему тридцать или сорок ударов кухонным ножом. Он утверждал, что почти ничего не помнил, что то впадал в забытье, то выходил из него и видел, что держит в руках нож, а потом снова проваливался в тьму. Отбыл семь лет тюремного заключения в Аттике, вышел и вот уже три года, как не пьет.

Слушать его было страшно. Я никак не мог разобраться, какие чувства он у меня вызывал. И не знал, радоваться мне или сожалеть о том, что он жив и теперь на свободе.

В перерыве я разговаривал с Джимми. Может, выступление этого гомика так повлияло на меня или не оставляли мысли о смерти Ким, но неожиданно для себя я вдруг заговорил обо всем этом насилии, преступлениях, убийствах.

— Знаешь, меня уже все это просто бесит, — сказал я. — Стоит раскрыть газету, и тут же натыкаешься па разные ужасы. Доконали уже!

— Слыхал анекдот — из серии врачебных? — спросил Джимми. «Доктор, как начну вот тут ковырять — сразу так больно!» — «А вы не ковыряйте!»

— Ну и что?

— Да то, что тебе нужно прекратить это чтение газет, — ответил он. Я выразительно на него посмотрел. — Я серьезно, — сказал он. — Все эти истории меня тоже пугают. И вообще вся ситуация в мире. Если даже и есть хорошая новость, так ее ни за что не напечатают. Одни ужасы. Но знаешь, я тут подумал или мне подсказал кто, уже не помню, короче, до меня дошло: ведь нет такого закона, который бы обязывал меня читать всю эту муть.

— Просто игнорировать, да?

— Почему бы и нет?

— Ну, это какой-то страусиный подход. Раз не вижу, стало быть, меня не колышет?

— Возможно, но лично я смотрю на это несколько иначе. Мне кажется, не стоит сходить с ума от того, чего не в силах исправить.

— Но нельзя не замечать того, что творится.

— Почему бы и нет?

Я вспомнил Донну.

— Возможно, потому, что я связан со всем человечеством.

— Я тоже, — сказал он. — Вот прихожу сюда, слушаю, говорю. Бросил пить. Это и есть то, что связывает меня с человечеством.

Я налил себе еще кофе и взял печенье. Во время обсуждения нее в один голос заявили, что им очень понравилась искренность выступавшего.

«Господи, — подумал я, — а ведь сам я сроду ничего подобного не делал!» И посмотрел на стенку. На ней были развешаны плакаты с изречениями типа: «Будь проще — и к тебе потянутся!», «Тише едешь — дальше будешь». И никак не мог оторвать глаз от одного: «Все, что ни делается, все во славу Божию».

Ничего себе!.. Даже находясь в отключке, я никого не убивал, руки ни на кого не поднял. А если бы сорвался?

И когда настал мой черед, я выступать отказался.

Глава 20

Дэнни Бой поднес стакан с русской водкой к глазам и стал разглядывать ее на свет.

— Чистота. Прозрачность. Крепость, — сказал он, словно перекатывая слова во рту, произнося каждый слог с невероятной отчетливостью. — Хорошая водка — она как лезвие бритвы. Острый скальпель в руках умелого хирурга. Не оставляет рваных краев.

Он отпил унции три этой самой «чистоты и прозрачности». Мы сидели в «Пуганс». На нем было нечто вроде матроски с широким воротником, отделанным тонким красным кантом, еле различимым в полутьме бара. Я пил содовую с лимоном. Пробегая мимо нашего столика, веснушчатая официантка сообщила, что напиток этот называется «Лайм Рики». Лично я ничего против не имел, но, помнится, делая заказ, я называл что-то другое.

Дэнни Бой сказал:

— Значит так, давай подобьем бабки. Имя — Ким Даккинен. Крупная блондинка лет двадцати с хвостиком, проживала в Меррей-Хилл, убита две недели назад в «Гэлакси».

— Ну, двух недель еще не прошло.

— Верно. Была одной из девушек Чанса. И еще имелся у нее дружок. И именно он тебя интересует. Дружок.

— Правильно.

— И ты заплатишь любому, кто даст тебе о нем хоть какую-то информацию. Сколько?

Я пожал плечами.

— Чеком, наличными? Сколько именно баксов?

Я снова пожал плечами.

— Не знаю, Дэнни. Это зависит от информации, от кого она исходит и куда пойдет. Миллиона долларов у меня нет, но ты сам знаешь, последние центы еще не считаю.

— Так ты сказал, что она была одной из девиц Чанса?

— Именно.

— Смотри, как интересно получается! Не так давно мы искали этого самого Чанса. Пришлось даже пойти на бокс и показать тебе его.

— Точно.

— А несколько дней спустя блондинку убивают, и ее фотография красуется во всех газетах. Ты искал ее сутенера, и она погибла. А теперь ты ищешь ее любовника.

— Ну и что?

Он одним глотком допил водку.

— Чанс в курсе, чем ты занимаешься?

— Да, он знает.

— Ты говорил с ним об этом?

— Говорил.

— Очень интересно!.. — Он поднес пустой стакан к свету, щурясь, посмотрел сквозь стекло, видимо, проверяя на прозрачность и чистоту. А потом сказал: — Кто твой клиент?

— Этого я сказать не могу.

— Смешно... Люди хотят получить информацию и делают вид, что не знают, какой ценой она достается. Ладно, нет проблем. Поспрошаю кое-каких людишек, загляну кое-куда. Это тебя устроит?

— Да.

— А тебе вообще что-нибудь известно об этом неизвестном друге?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, к примеру, молодой он или старый, хитер или простоват, женат или холост? Ходил ли в школу, регулярно ли обедает?

— Возможно, он дарит подарки.

— О, это значительно сужает область поиска!

— Знаю.

Что ж, — заметил он. — Попробуем, что нам еще остается...

Действительно, поиски приятеля Ким — это было единственным, что могло пролить свет на всю эту историю. После собрания я вернулся в гостиницу и нашел записку. «Позвоните Санни» — было написано там и значился номер телефона, по которому я уже звонил. Я позвонил из кабинки в вестибюле, и снова никто не ответил. Неужели у нее нет автоответчика? Ведь эти аппараты сейчас почти у всех.

Я поднялся к себе в номер, но на месте как-то не сиделось. Усталости я не чувствовал, а после нескольких чашек кофе, что выпил на собрании, был возбужден и полон желания действовать. Просмотрел свои записи в блокноте, перечитал стихотворение Донны, и мне вдруг показалось, что я ищу ответ, который уже есть.